протоиерей Андрей Ткачев
Дух Святой сошёл на Христа в виде голубя. Своих последователей Христос ласково называет овечками. Фарисеи удостоились имени змей и порождений ехидны, а Ирода Господни уста назвали лисой, указывая, очевидно, на зоологическое лукавство. Итак, животный мир приходит на страницы Евангелия как символ, как урок или обличение, и важное место в этом мире занимает свинья.
Копыта свиньи раздвоены, но жвачку она не жуёт. Это значит, в понимании иудеев, что внешне она чиста, а внутри — нет. Это значит, что она — символ лицемерия, и если смыть с неё грязь, так чтобы внешний вид не оскорблял ни зрения, ни обоняния, она явится нам по наружности чистой, а внутри не соответствующей религиозной норме. Это живой аналог покрашенного гроба, который снаружи красив, а внутри полон всякой гнили и костей мёртвых. Но это ещё не всё. Обидный символизм свиньи почти не имеет границ. Обидный не для животного, которое ни в чём не виновно и природу свою изменить не может, а для человека, который, по слову Златоуста, может совмещать в себе дурные качества шакала, змеи, осла, летучей мыши и свиньи одновременно.
Как говорит Феофилакт в толковании на Евангелие, свинья столь упорно и постоянно смотрит в землю и роет её своим рылом, что позвоночник её теряет возможность изгибаться вверх, а значит, свинья никогда не смотрит в небо! Лишь только когда режут её и с усилием задирают голову, свинья впервые видит над собой солнце и облака и в изумлении замолкает.
Это секундное предсмертное изумление при виде неба — тоже обидное качество не животного, но человека, который может зарыть свой талант в землю и земле отдать не только физические труды, но и нравственные порывы, оставаясь вполне чуждым Небесам до самой смерти. Перед смертью он непременно изумится и ужаснётся, и, может быть, завизжит, что исторгнет из наших сердец жалость, но никак не изменит трагичности ситуации.
Она ни в чём не виновата, эта розовая хрюшка, которая пляшет с мишкой и зайчиком на новогодней открытке. Она, возможно, и прокормила наш народ в те долгие столетия, когда захватчики, соблюдая религиозные табу, уводили со всякого двора и коня, и овечку, и корову, но оставляли порабощённым и униженным людям свинью. За это ей кое-где поставили памятники. Ведь её сало и мясо могли быть печальным аналогом манны, которым питались униженные христиане под рукой иноплеменников. Но всё же образ её специфичен и поучителен.
Корова даст молоко и курочка снесёт яйцо ещё при жизни, и лишь свинья отдаст тебе шкуру и мясо только после смерти.
Ослик понесёт на себе хозяйскую поклажу, а конь потянет за собой плуг, и лишь свинья отдаст тебе шкуру и мясо только после смерти.
Пёс громким лаем прогонит вора и клыками защитит хозяина, а кот будет ловить мышей и сворачиваться клубком у ног человека, когда человеку грустно. Но лишь одна свинья отдаст тебе шкуру и мясо только после смерти.
Есть живые существа, которые прядут нить и делятся своей шерстью, не умирая. И лишь одна свинья отдаст тебе шкуру и мясо только после смерти.
Птица может петь в клетке, даже хомячок с аквариумными рыбками могут просто радовать глаз, и все остальные животные будут полезны человеку при жизни. Свинья напрочь лишена этой благой способности. Всё, что у неё есть, — шкуру, сало и мясо — она отдаст человеку только после смерти, истошно завизжав и на секунду умолкнув, встретившись глазами с бездонной синевой.
Таким образом, это ни в чём не повинное животное является печальным примером того, каким может быть человек, а именно — бесполезным при жизни, ничем никому не служащим и лишь по смерти достойным того остаточного уважения, которое выражено в словах «о мёртвых либо хорошо, либо никак».
Если какое животное и может стать именем нарицательным, как то упрямый осёл, хитрый лис или змея подколодная, то свинья всегда станет впереди этого ряда и возглавит его. Она, конечно, может быть названа для усиления речи грязной, и вонючей, и неблагодарной, но можно обойтись и без этого, поскольку само слово «свинья», обращённое к человеку, является без сомнения оскорбительным.
Да она и похожа на человека. Кроме упомянутых шкуры и мяса мы научились брать у неё инсулин именно потому, что строение внутренних органов свиньи очень похоже на строение органов человека. Она всеядна, как крыса и как человек. Она живуча так же, как эти животные. И это биологическое соседство дано человеку не зря. Этим, быть может, Создатель крысы, свиньи и человека показывает нам, что, ниспадая до уровня чистой биологии, отказываясь от почести горнего звания и закапывая талант в землю, человек не будет похож на умилительного попугайчика, гордого орла или трудолюбивую пчёлку. Его биологическое родство, лишённое Божиего помазания, оттащит его в семью крыс и свиней, из которых первая вообще никому не служит ни при жизни, ни после смерти, а вторая способна отдать мясо, сало и шкуру только после прикосновения ножа к глотке.
О ней можно говорить на проповеди в тот воскресный день, когда читается о гадаринском бесноватом. Ведь это Евангелие о несчастном человеке, милосердном Господе, жестоких бесах — и о свинье. О ней можно говорить в связи с притчами Соломона, которые цитируются в Новом Завете. Там она, помывшись, лезет в прежнюю грязь, а смысловым соседом её оказывается пёс, возвращающийся к собственной блевотине. Там перед ней нельзя метать бисер, поскольку она может быть агрессивна и, потоптав его ногами, может броситься на неразборчивого сеятеля.
Так или иначе, при чтении слова Божия наша мысль будет то и дело наталкиваться на этого одомашненного представителя животного царства. И мы можем продолжать есть её мясо и сало, поскольку законы кошрута — не для крещёных, а для обрезанных. Но мы должны рассмотреть в этом невинном существе божественное указание на извращённые душевные состояния человека. Рассмотреть, чтобы избежать; рассмотреть, чтобы исцелиться; рассмотреть, чтобы оплакать свинство в себе и свинство в любимом ближнем. Оплакать так же и теми же слезами, какими оплакивается ослиное упрямство, лисья хитрость и холодное коварство змеи.
(Собрание проповедей протоиерея Андрея Ткачева)