Простое Евангельское Слово 


Неделя о мытаре и фарисее

10 два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.
11 Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: 12 пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что' приобретаю.
13 Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!
14 Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.
 


 Притча о мытаре и фарисее
 Не суди ближнего
 Бог награждает тех, кто не осуждает ближних
 О женских пересудах
 Фарисейство
 Не тщеславься и не гордись, человек!
 Гордость гибельна
 Гордость губит все добродетели
 Наказанное самохвальство
 Смирение святых
 Ложное смирение

(Возврат к заголовку) 

Притча о мытаре и фарисее

Каждый православный христианин знает, как необходима ему молитва. Молитвой мы входим в общение с Богом, через нее испрашиваем у Бога милости, ею утешаемся в скорбях, ею же благодарим Бога за великие Его милости к нам, грешным. И всякий из нас постоянно прибегает к молитве: молится каждый из нас дома, молится и в церкви. Зная нашу потребность молитвы, Святая Церковь составила различные виды молитв. Но не всякому христианину они доступны. Многие из христиан не могут выучить наизусть молитвы и горько сокрушаются об этом, говоря: "Что же нам делать? Мы не умеем молиться, т.е. не знаем молитв!" Но нужно сказать в ободрение этим людям: дело не в количестве прочитанных молитв, а в том, как произносить молитвы. Можно прочитать и много молитв, но они будут неугодны Богу, и, напротив, можно прочитать или произнести несколько слов, и молитва будет услышана Богом. И апостол Павел говорит, что лучше пять словес умом глаголати, т.е. из глубины души, нежели тмы словес одним языком (ср.: 1Кор.14:19), т.е. без участия сердца. Лучшим разъяснением этой мысли служит притча Спасителя о мытаре и фарисее.

Два человека, говорится в Евангелии, пришли в храм помолиться; один из них был фарисей, который отличался особой строгостью жизни, а другой был мытарь - сборщик податей, который, уже по своему званию, не пользовался уважением народа. Гордый, тщеславный фарисей таким же оказался и на молитве: он просил Бога не о прощении грехов, которых у каждого множество, а только благодарил Бога за свои добродетели, хвалился ими и даже осуждал других. Между тем мытарь, вполне сознавая себя грешником, ни о чем больше не думал, как только о своем недостоинстве, и со смирением кратко молился Богу: Боже, милостив буди мне, грешному! (ср.: Лк.18:13). Немного молился мытарь, немного слов произнес он, но молитва его была угодна Богу: он вышел из храма оправданным и чистым.

Итак, христианин, если желаешь, чтобы твоя молитва была услышана, не старайся о том, чтобы произнести побольше слов; часто и краткие молитвы, как, например: "Боже, милостив буди мне, грешному", "Господи, помилуй и спаси мя" и тому подобные, бывают лучше и угоднее Богу, чем длинные молитвословия, лишь бы только они произносились от чистого сердца, с сокрушением о грехах. Богу нужны не слова наши, а сердце. Жертва Богу, говорит святой пророк Давид, дух сокрушен: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50:19). Вот послушайте в доказательство этой мысли рассказ из жизни преподобного Нифонта.

В молодости Нифонт предавался всевозможным порокам, совсем развратился, и не было дурного дела, какого бы он не делал. Но Господь не дал погибнуть Своему созданию. Однажды Нифонт пришел к своему другу Никодиму. Последний, взглянув на друга, долго с удивлением смотрел на его лицо. "Что ты на меня так смотришь?" - спросил Нифонт. "Веришь ли, брат, - ответил Никодим, - я никогда не видал у тебя такого лица, какое сегодня: оно черное и страшное". Нифонт, услышав эти слова, устрашился и со стыдом вышел от друга. Дорогой он задумался о своей жизни, ужаснулся своих пороков и принес полное раскаяние Богу. Он говорил себе: "Если в этом мире я так черен душой и телом, то что будет на Суде Божием? И как явлюсь перед лицем Божиим? Горе мне, грешному! Но, Господи Боже мой, на Тя уповаю, спаси меня, да не похитит диавол душу мою!" Много плакал он и скорбел о грехах своих и, придя в храм, возвел глаза к иконе Божией Матери и воскликнул: "Помилуй меня, Заступница христиан! Помоги мне ради великой Твоей милости, ибо Ты - кающихся Упование и Надежда!" Говоря это, он с удивлением увидел, что на иконе лик Богоматери просветился и как бы улыбнулся. Увидев это, Нифонт возрадовался сердцем.

Однажды он шел в церковь и дорогой встретил человека, которого в чем-то мысленно осудил. Придя в храм и обратясь, по обычаю, к иконе Богоматери, он с ужасом заметил, что Ее лик строг и отворачивается от него. Нифонт, перебирая свои мысли, вспомнил, что он недавно осудил ближнего, и, припав на землю перед иконой, со слезами молился: "Боже, прости меня, грешного! Я похитил славу Твою, осудив моего ближнего прежде, нежели Ты воздашь ему Твой праведньш суд. Владыко! Помилуй меня! С этих пор я никогда не буду осуждать брата моего". Лик Богоматери снова прояснился.

Вот ясный пример истинной, богоугодной молитвы. Немного слов произносил Нифонт, но много слез пролил он, прося прощение своего греха. Как мытарь взывал: "Боже, будь милостив ко мне грешнику", так и Нифант говорил: "Горе мне, грешному! Господи, помоги мне! Помилуй меня, Заступница христиан!"

Итак, ни один христианин не должен оправдываться незнанием молитв; есть молитвы краткие, доступные всем и каждому; их выучить может не только взрослый, но и дитя. Поэтому наш долг - не только самим выучить молитвы, но и детей научить. Пусть дитя сначала хоть бессознательно будет произносить слова молитвы, а потом привыкнет и станет молиться, как следует. Какое благотворное действие на детей оказывает молитва, это наилучше всего разъясняет следующий случай.

Об одном восьмилетнем отроке рассказывают, что его заставляли часто повторять молитву Иисусову: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного! Это ему сначала не нравилось, и он всячески уклонялся от молитвы, но потом стал усерднее и охотнее исполнять приказание и - прежде резвый и шаловливый - мало-помалу стал тих и молчалив и, наконец, так привык к молитве, что уже без всякого принуждения творил ее всегда и при всяком деле. Когда его спрашивали, почему ему так полюбилась молитва, он в простоте сердца отвечал: "Когда я говорю молитву, то мне бывает очень хорошо!" - "Да как же это хорошо?" - "Не знаю, как сказать, - отвечал отрок, - весело мне очень! Весело, хорошо", - больше ничего не мог сказать блаженный отрок о том благодатном утешении, какое испытывала его чистая детская душа.

Вот какое благотворное действие оказывает на душу молящегося и краткая молитва. Только молись, христианин, усерднее, молись, как мытарь, с сокрушением сердечным о своих грехах и избегай самохвальства и осуждения других. "Боже, очисти мя грешнаго!", "Боже, милостив буди мне, грешному!", "Господи, помилуй и спаси мя, грешнаго!" Произноси эти краткие молитвы как можно чаще и усерднее, и твоя молитва будет угоднее длинных молитв, произносимых без участия сердца1.

(Возврат к оглавлению) 

Не суди ближнего

Не знаю, откуда вошла в людей эта болезнь: мы стали болтливы, в нашей душе не держится ничего. Послушай одного мудреца, который, увещевая, говорит: Слышал ли еси слово, да умрет с тобою: не убойся, не расторгнет тебе (Сир.19:10); и еще: если услышишь слово буй, то поболит, якоже раждающая от лица младенца (ср.: Сир.19:11). Мы готовы на обвинения, скоры на осуждения. Если бы мы не сделали никакого другого зла, то и это одно достаточно для того, чтобы погубить нас, свести в геенну, причинить нам тысячи бед. А чтобы ты точнее узнал это, послушай Пророка, который говорит: Седя на брата твоего клеветал еси (Пс.49:20). Но не я, говоришь, а другой. Нет - ты. Если бы ты не говорил, то другой не услышал бы, а если бы и услышал, то ты не был бы виновен в грехе. Недостатки ближних должно умалчивать и прикрывать, а ты, под предлогом доброжелательства, выставляешь их на вид, делаешься если не обвинителем, то рассказчиком, болтуном, глупцом. О, срам! Вместе с ним ты срамишь себя самого и не чувствуешь этого! Смотри, сколько зла происходит отсюда: ты прогневляешь Бога, огорчаешь ближнего, делаешь самого себя повинным наказанию! Не слышал ли, что апостол Павел говорит о вдовицах? Не точию праздны, говорит, учат ся обходити домы, но и болтливы и любопытны, глаголющая, яже не подобает (ср.: 1Тим.5:13). Таким образом, даже и тогда, когда бы ты поверил сказанному о своем брате, не следует пересказывать, а тем более когда не веришь. О себе ты всегда заботишься, опасаясь, чтобы не быть осужденным от Бога. Бойся же, чтобы не быть тебе осужденным и за болтливость. Для чего ты распространяешь слухи? Для чего умножаешь зло? Оно может погубить нас. Посему и говорит Христос: не судите, да не судимы будете (Мф.7:1). Но мы нисколько не думаем об этом, и пример фарисея не вразумляет нас: он сказал правду: несмъ якоже сей мытарь (ср.: Лк.18:11), сказал тогда, когда никто не слушал его, и, однако, осужден. Если же он осужден, высказав правду и сказав тогда, когда никто не слушал его, то какому подвергнутся мучению те, которые всюду разглашают ложное и такое, в чем сами не уверены, подобно болтливым женщинам? Чего не потерпят они? Положим же на уста свои дверь и ограждение. От болтливости произошло бесчисленное множество зол: расстроились семейства, разрывались узы дружбы, происходили тысячи других бедствий. Не старайся же, человек, узнавать то, что касается ближнего. Но ты болтлив, ты имеешь этот недостаток! Говори лучше о своих делах Богу - и это не будет недостатком, а будет приобретением; говори о своих делах друзьям, друзьям истинным и справедливьм, на которых ты полагаешься, дабы они молились о грехах твоих. Если будешь говорить о чужих делах, то не получишь никакой пользы, никакого приобретения, но еще получишь вред, а если будешь исповедовать свои дела перед Господом, то получишь великую награду. Рех, говорит Псалмопевец, исповем на мя беззаконие мое Господеви, и Ты оставил нечестие сердца моего (ср.: Пс.31:5). Ты хочешь осуждать? Осуждай себя самого. Никто тебя не осудит, если ты будешь осуждать сам себя; осудит, если ты не будешь скорбеть о себе самом. Видишь ли ты, что кто-нибудь гневается, раздражается или делает что-нибудь другое безрассудное? Подумай тотчас о своих делах, тогда и его не слишком будешь осуждать, и себя избавишь от бремени грехов. Если мы таким образом будем усмирять себя, если таким образом будем осуждать самих себя, то, конечно, не допустим многих грехов, но сделаем много доброго, будем кроткими и умиренными и получим все блага, обещанные любящим Бога, которых да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа2.

(Возврат к оглавлению) 

Бог награждает тех, кто не осуждает ближних

I. Авва Пафнугий рассказывал о себе: "Однажды, путешествуя, сбился я с дороги, так как был туман, и очутился близ одного селения. Там увидел я некоторых, бесстыдно разговаривающих между собой. Остановившись, я начал молиться о своих грехах. И явился мне Ангел с мечом и говорит: "Пафнугий! Все, осуждающие братии своих, погибнут от меча сего! Но ты не осудил, а смирился перед Богом, как бы виновный во грехе. Посему имя твое вписано в книгу живых" 3.

Итак, да внимаем себе самим и о своих грехах будем более заботиться, чтобы от них освободиться.

Один благочестивый старец, видя, что брат его согрешил, со вздохом сказал: "Горе мне! Как он согрешил сегодня, так согрешу и я завтра". Подобным образом и всякому из нас надлежит памятованием о собственном недостоинстве и бессилии отражать от своего ума горделивые помыслы осуждения ближнего.

II. Один инок был довольно нерадив на пути спасения, в постничестве и молитвах. Наконец, пришло время расстаться ему с жизнью, и собравшиеся вокруг его одра братия чрезвычайно удивились, видя, что этот, как они думали, беспечный инок оставляет мир не только без трепета, но благодаря Бога и даже улыбаясь. "Отчего ты в грозный час Суда Божия так беспечален? - спросили они. - Мы знаем твою жизнь и не понимаем твоего равнодушия; укрепись силой Христа, Бога нашего и не оставь нас без ответа, да прославим Его милосердие". Тогда умирающий инок, приподнявшись с одра, сказал им: "Все так, отцы и братия! Я жил нерадиво, и ныне все мои дела представлены мне и прочтены Ангелами Божиими; я с сокрушением признался в них и ожидал всей строгости суда Господня. Но вдруг Ангелы сказали мне: "При всем небрежении ты не осуждал и был незлобив", - и с этими словами раздрали рукописание моих грехов. Вот источник моей радости!" Сказав это, инок предал с миром душу свою Господу. Не осуждайте, да не осуждены будете; оставьте, и оставится вам, сказал Господь (ср.: Лк.6:37) 4.

"Вот один из самых кратких путей, ведущих к получению прощения грехов, - говорит преподобный Иоанн Лествичник, - а именно: не осуждать! Если вы не судите, то и вас не будут судить" 5.

(Возврат к оглавлению) 

О женских пересудах

Много у нас есть таких грехов, которым мы не придаем никакого значения и которые мы даже не считаем за грех. Возьмем, например, грех осуждения ближних, или пересуды. Как он распространен среди христиан и особенно христианок! Если увидишь несколько женщин или даже двух, сидящих и разговаривающих между собой, то знай, что они говорят о других и судят их по-своему. "Ты слышала ли, что говорят про такого-то или про такую-то, что сделал он и как ведет себя? Он и пьяница, и развратник, и картежник, и мошенник и т.п.". Такие слова обыкновенно слышатся из уст беседующих между собой женщин. И замечательно то, что редко кто хорошо отзывается о другом, но непременно припишет ему худое, умалчивая о хорошем. Расскажем про один случай, бывший при преподобном Венедикте Нурсийском.

Жили две богоугодные девицы, давшие Богу обещание проводить свою жизнь в постничестве и девстве, не удаляясь в монастырь. Они строго исполняли свое обещание, жизнь их была чиста и безукоризненна, они были милосердны к нищим и щедродательны на храм Божий. Но, к несчастью, они имели необузданный язык: осудить, оболгать, укорить - было обычным их делом. Преподобный Венедикт увещевал их оставить эту порочную привычку, угрожал им гневом Божиим, но все было напрасно. Во всем старались преуспеть благочестивые девы - в молитве, посте, целомудрии, милосердии, но не хотели подумать об обуздании своего языка, потому что считали маловажным грехом свои пересуды о ближних.

Но Бог судил иначе, и вот какое явил Он знамение Своего осуждения злоязычию. Когда благочестивые девственницы, достойночтимые за свою чистую жизнь и благотворения, были погребены в храме, то некоторые из христиан, во время совершения службы, когда диакон возглашал: "Елицы оглашеннии, изыдите", - видели этих двух девиц, выходящих из гробов и из церкви. Это необычное явление продолжалось довольно долго и явно показывало, что скончавшиеся постницы находятся под гневом Божиим и, как не очистившие себя раскаянием и исправлением от своего злоязычия, недостойны находиться в таинстве общения с Господом. Об этом сообщили преподобному Венедикту, и он, сжалившись над этими девами, послал в ту церковь просфору, благословив принести ее в жертву о душах дев. С тех пор уже никто не видел этих девственниц, выходящих из церкви, и все поняли, что святой жертвой и молитвами преподобного девы получили прощение от Бога.

Вот насколько предосудителен грех осуждения, или пересудов!

Поэтому старайтесь избавиться от дурной привычки - судить и пересуживать других. Лучше обращайте внимание на свою душу и заботьтесь об исправлении своей жизни, а не занимайтесь грехами и проступками других. Один святой муж говорил: "Если будем внимательны к своим грехам, мы не будем смотреть на грехи ближнего. Ибо это неразумие человеческое: оставлять своего мертвеца и идти плакать над мертвецом ближнего" 6.

(Возврат к оглавлению) 

Фарисейство

Есть люди такие добрые, такие чувствительные, что проливают преизобильные слезы над историями, повествующими о несчастьях людей, но эти же самые люди преспокойно идут мимо, когда встретится им действительно несчастный. Это - фарисейство.

Есть люди, у которых сердце разрывается, когда они слышат о жестокости других; они громко вопиют против мирской несправедливости, строго осуждают несострадательных, но когда нищий просит у них милостыни, они великодушно отвечают: "Бог даст!" Когда сирота и убогий попросят у них хлеба, они говорят: "У меня своих детей много". И это фарисейство!

Есть люди весьма услужливые, весьма охотно всякому предлагающие свою помощь, убедительно советуют не занимать денег ни у кого, а только у них; но они просят при этом огромные проценты за свои услуги. Лукавое фарисейство!

Есть люди, такие ласковые и обходительные в обществе, что, смотря на них, невольно думаешь: "Как хорошо жить с ними!" Но эти же люди суровы к своим домашним, к жене и детям, жестоки к своей прислуге. Жестокое фарисейство!

Есть благодетели, которые благодетельствуют из своего тщеславия; есть честность, которая честна поневоле; есть умеренность и воздержание, которое строго потому, что не на что быть невоздержанным; есть смирение, проникнутое глубочайшей гордостью; есть кротость, таящая под собой звериную лютость; есть преданность, в глазах которой - Иудино предательство; есть уверения самые бессовестные; есть клятвы - и притом клятвы самые наглые; есть благочестие, "почивающее" на законе. И все это фарисейство и еще раз фарисейство! 7

(Возврат к оглавлению) 

Не тщеславься и не гордись, человек!

"Видишь, что вода весной с великим стремлением и шумом течет, но вскоре и протекает; или дым и огонь высоко подымаются, но тотчас и исчезают. Точно такое состояние гордых и ненавистных людей: свирепеют и шумят они в гордости своей, но уничтожаются, яко вода мимо текущая, - возносятся, как пламень и дым высоко, но и исчезают так же, как пламень и дым, так что и следа их не видно бывает. Об этом свидетельствует Пророк Божий, очевидный и верный свидетель истины: Видех нечестивого превозносящася и высящася яко кедры ливанския: и мимоидох, и се, не бе, и взысках его, и не обретеся место его (Пс.36:35-36). Напротив того, о богобоящемся говорится: Яко в век не подвижится. В память вечную будет праведник. От слуха зла не убоится: готово сердце его уповати на Господа: утвердися сердце его, не убоится, дондеже воззрит на враги своя (Пс.111:5-8).

Этот случай и рассуждение научают тебя, христианин, не следовать примеру бесстрашных и гордящихся богатством, славой и честью мира сего, да не с ними погибнешь, но смириться под крепкую руку Божию и бояться имени Его, да со смиренными и богобоящимися от Него вознесешися (см.: 1Пет.5:6), яко всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется (Лк.18:14), по учению вечной Истины - Христа" 1.

(Возврат к оглавлению) 

Гордость гибельна

Один дивный, отличавшийся даром прозрения подвижник-столпник рассказал следующее епископу Едесскому Феодору: "С юных лет я с братом оставил мирскую жизнь и вместе с ним упалился в монастырь. Пробыли мы здесь три года и, по совету духовного отца, удалились в пустыню; найдя там две пещеры, мы поселились в них и стали безмолвствовать, питаясь только теми растениями, которые давала скудная природа пустыни. Однажды, собирая травы, я поднял глаза и увидел, что брат мой остановился, перекрестился и потом поспешно убежал. Желая узнать, что там такое, я пришел к тому месту, с которого убежал брат мой, и, к своему удивлению, нашел громадное количество золота. Я снял с себя мантию, собрал все сокровище и принес в свою пещеру. Пожив немного, я отправился в город, купил дом, устроил монастырь, создал храм и при нем странноприимный дом для больных. Все найденное богатство я употребил на помощь нищим и устройство обители; себе я ничего не взял. Окончив все свои дела, я снова удалился в пустыню с сознанием, что сделал доброе дело. Но оно погибло от моей гордости и высокоумия и потеряло свою цену от осуждения: идя по пустыне, я думал, что поступил лучше брата и стал совершеннее его. С такими мыслями я приближался к жилищу моего брата; но еще не дошел я до пещеры, в которой подвизался брат, как вдруг предстал предо мной Ангел Божий и обличил меня в самовосхвалении; одобрил поступок брата и сказал мне: "Если не покаешься, то не получишь той благой части, которая была определена твоему брату".

Долго я каялся, долго я молился, пребывая на этом столпе, - и вот, только ныне сладкий свет осиял мое сердце, и я удостоился услышать от Ангела: "Мир тебе и спасение!" В радости духовной и с чувством сердечной благодарности к Милосердому Господу я пал на землю, и Святой Ангел, поднимая меня с земли, сказал: "За высокоумие твое, за то, что ты уничижал брата твоего, я скрылся от очей твоих, но не переставал охранять тебя, как заповедал мне Господь; ныне же, видя твое смирение, Господь повелел мне вновь быть с тобой в этой жизни и в будущем веке и дал тебе дар видеть праведных и грешных". И вот теперь: если вижу мужа праведного, то светлые Ангелы Божии находятся около него; если же идет мимо меня грешник, то вижу множество бесов около него; Ангел же Божий далеко от него стоит и скорбит. Если же бесы хотят погубить душу того грешника, не дает им Ангел Божий: ибо Бог ожидает обращения грешника и его покаяния, и продолжает ему жизнь, чтобы он исправился" 9.

(Возврат к оглавлению) 

Гордость губит все добродетели

Преподобный Феодор, именуемый Освященный, ученик преподобного Пахомия, имел глубокие познания в Священном Писании. Когда ему было всего двадцать лет, преподобный Пахомий приказал ему сказать поучение братии. Феодор без всякого ослушания и прекословия повел беседу и сказал много на пользу иноков. Но некоторые из старших не захотели слушать Феодора и сказали: "Что это? Уже всякий новоначальный учит нас!" И, оставив собрание, один за другим все ушли в свои кельи. Когда Феодор кончил говорить, Пахомий послал за ушедшими и спросил, почему они ушли с беседы. Старцы ответили: "Потому что ты отрока поставил учить нас, уже много лет проживших в монастыре". Услышав это, преподобный Пахомий глубоко вздохнул и сказал: "Неужели вы не поняли, что вас уловил в свою сеть диавол? Ведь вы всю добродетель вашу гордостью погубили. Не Феодора оставив, вы ушли, но бежали от слышания Слова Божия и благодати Свягаго Духа лишились. Я не моложе вас, но и я с многим вниманием слушал его и великую пользу от него получил". Этим вразумлением преподобный Пахомий смирил старцев, гордость отогнал от них, негодование их на Феодора уничтожил. С тех пор они стали усердными слушателями его учения10.

(Возврат к оглавлению) 

Наказанное самохвальство

В нашей деревне Ростовского уезда, по соседству со мной, жил Кондратий Михайлыч, мой родственник, и потому все это дело было мне хорошо известно. Мужик он был хороший, смирный, и грех помянуть его недобрым словом.

Сидим мы однажды у него и разговариваем, только хозяин наш как будто на все сердит. Дети бегали тогда по избе - дети везде, как дети - любят, чтобы их приласкали, приголубили; не раз они подбегали к своему отцу: кто лезет к нему на колени, кто за спину на лавку встает, а детей было у него много и все маленькие, но отец не говорил им ни одного ласкового словечка. Того он щелкнул, другого отогнал от себя, а третьего толкнул; дети убежали к матери и заревели. Вот мы и говорим ему:

- Что это с тобой, Кондратий Михайлыч? Ты словно детьми своими недоволен, как будто не рад им. Что ты, Господь с тобой, ведь это все работники тебе; Бог даст, вырастут, какая семьища-то будет у тебя! Как ты заживешь!

- Так-то так, Василий Михеич, - отвечал наш Кондратий Михайлыч, - да ждать-то долго, когда еще все это будет. Подушные же подавай, да и семью корми, а какие они работники, какую они мне помощь могут оказать? Ровно никакой. К тому же и добыча здесь, что ни на есть, плохая. Земля-то, кормилица наша, а что она дает в наших краях? Как вознаграждает нас? Право, бросил бы все и пошел на заработки, да жалко бросить, хоть и денег больше будет, да в жизни спокойствия такого не будет, как здесь, в деревне: тут у тебя и лошадка, и коровка, и овечка. Ребятишки, по крайней мере, молоком сыты, да притом же я здесь сам себе хозяин: подушные заплатил, живи себе, как хочешь; потому оставить деревню и не хочется. А одному идти, жене тут не справиться.

- Дело ты говоришь, Кондратий Михайлыч, - начал опять Василий Михеич, - в самом деле, куда тебе самому ехать с такой большой семьей! А вот бы что я тебе посоветовал: отправь вместо себя кого-нибудь из своих парнишек. Я как поеду опять в Питер, пожалуй, возьму с собой и пристрою к хорошему месту. У меня же есть на примете одно отменное место. В один магазин я привожу арбузы и дыни, и, надо полагать, там с удовольствием его возьмут, и он тебе будет хороший помощник.

- Жалко, Василий Михеич, - отвечал сосед, - хоть и надоедают, когда забалуют, а все же жалко отпустить в дальнюю сторонушку, в чужие люди. Право слово, жалко!

Однако этот совет ему понравился, и он отпустил с Василием Михеичем своего сына Ванюшу, который был побойчее и посмышленее других. Ему тогда было лет десять или одиннадцать. Как думал Василий Михеич, так и вышло. Ванюшу взяли в этот магазин, о котором он говорил, что доставляет туда дыни да арбузы; там он выучился читать и писать, и действительно, вышел парень хоть куда. Как стал получать настоящее жалованье, начал помогать отцу. И отец, бывало, не нахвалится своим Ванюшей. Он уж и перестал его называть Ванюшей, а все Иваном Кондратьичем. Бывало, о чем ни заговорят с ним наши мужики, один только и разговор был, что Иван Кондратьич да Иван Кондратьич! Не больно-то нравилось это нашим мужичкам. Иной раз и ничего не скажут, а иной раз промолвят: "Да полно тебе хвастаться своим Иваном, надоел ты нам". А он-таки опять: "Да вы послушайте, какую он мне помощь оказывает: весной на семена прислал десять рублей, перед Казанской - двадцать, да вот еще перед Рождеством хотел выслать двадцать рублей и непременно вышлет; да Великим постом приедет - жене моей привезет на сарафан да мне сукна на чуйку11. Я не стану шить себе, а какому-нибудь парню отдам; куда уж мне, старику, рядиться. Да, вот какой мой Ванюша! Он ведь, надо сказать, кормит нас".

Послушают, послушают мужики и перечить не станут. Но не так равнодушно слушали старика его сыновья, которые стали уже подрастать. Иной раз, как станет отец корить их Иваном, они и браниться с ним готовы.

- Что же ты нас обижаешь своим Иваном, - бывало, заговорят они, - разве мы тебе не работники, разве мы всех дел своих не справляем? Хорош Иван, слова нет, да все же трезвый деревенский мужик надежнее его; не дай Бог, согрешит, а неровен час, случись с ним какая беда - к нам же приедет, у нас же станет жить, он же еще не женатый. Если ты нами недоволен, тогда отпусти нас в раздел.

Но Кондратию нужно было только похвастаться и при случае задеть своих сыновей, а когда он видел, что дети начинают сердиться на него, замолкал: человек он был добрый и смирный. Знал и Иван, что из-за него нередко бывают неудовольствия между его отцом и братьями, но он мало обращал на это внимания, а наоборот, еще и гордился этим.

Когда он повзрослел, хозяин магазина очень полюбил его и сделал приказчиком, причем и жалованье назначил большое: пятьсот рублей серебром. Отец, получив об этом известие, не преминул оповестить всех мужиков в нашей деревне и, надо сказать, всем стал надоедать частыми разговорами о своем сыне. А когда его сын приезжал к нам в деревню, отец не знал, как и принять его, где и посадить. И Иван Кондратьич тоже очень зазнался и любил похвастаться перед нами. Его приезд, бывало, был праздником не только для семейства Кондратия Михайлыча, но почти для всей деревни: питерский гость привозил с собой разных заморских вин и всяких гостинцев. Бывало, угощает нас чаем, выставит бутылки с вином и разные там сласти: смотрите, мол, вот как у нас. В это время и расхвастается Иван Кондратьич (и мы тоже тогда стали величать его Иваном Кондратьичем). Да и как ему было не хвастаться перед нами? Посмотришь, бывало, все мы сидим, как настоящие мужики деревенские: и волосы не чесаны, и борода свалялась, и рубахи деревенского тканья, и от каждого из нас несет дегтем, или овином, или капустой, а надушенный и намазанный Иван Кондратьич расхаживает по избе, словно барин, в ситцевой дорогой рубахе, в шелковом жилете, в козловых сапогах. Мы и говорим-то по-деревенски, а он куда там - с такими учтивостями, такую обходительность показывал, что сразу было видно, что это питерский житель, а не деревенский. И разговор-то его был совсем не таков, как наш, и говорил-то он по-столичному; наши мужики только, бывало, уши развесят от таких речей. А отец его Кондратий Михайлыч сидит себе за столом да бороду разглаживает.

Когда же Ивану Кондратьичу ударит в голову и его братья и гости тоже захмелеют, тут хвастливым речам его и конца не было. Братья слушают, слушают его и начнут ему перечить, а он пуще прежнего хвалится.

- Да что вы разговариваете? - начнет он, бывало. - Как вы можете против меня говорить? Да знаете ли, кто ваш кормилец? Отец, что ли, ваш, который вон сидит в углу? Я ваш кормилец. Кто за вас оброки выплачивал, кто вам помогал выдавать замуж сестер, кто от солдатчины вас освободил? Я, вот это кто!

Тут ему один старичок из нашей деревни - такой умный был старик, его все звали дедушка Матвей, он уж теперь покойник, дай Бог ему Царство Небесное, - не раз говаривал:

- Полно тебе, Иван Кондратьич, человек-то ты, кажется, не глупый, а такие пустые и обидные речи ведешь. Не ты кормилец своей семьи, а Бог! Бог - вот кто нам кормилец!

- Ну, коли Бог кормилец, так и просите у Него, а я вам копейки высылать не стану, - скажет, бывало, он с обидой.

- Да ты послушай меня, старика, я ведь тебе в дедушки гожусь и на своем веку всего видел на белом свете; и в Москве, и в Питере живал, значит, знаю, как живут добрые люди. Ты не смей говорить этого: "У Бога просите, а я не стану высылать". Не дай Бог прогневить Отца Небесного: так прогневается, что не только что высылать не будешь, но еще тебе, пожалуй, придется высылать. Нет, ты благодари Царя Небесного, что Он наделил тебя такими милостями, что ты можешь помогать своему отцу и семье, да молись Ему, чтобы Он хранил тебя в добром здравии и добром поведении; ведь не знаешь, брат, где живет беда. Недаром пословица говорит: "Где не чаешь, там и упадешь", - а на себя не надейся, не хвались, а сперва Богу помолись. И старика своего обижать не следует. Он тебя же породил, вскормил, а ты перед ним такого форсу задаешь. Ты помни, что кто оскорбляет отца земного, тот оскорбляет и Отца Небесного. Он у вас смирен, так и не надо перед ним куражиться! Нет, будь ты моим сыном, да я бы тебя после таких речей и в город не пустил; паши здесь землю вместе с нами, и кончено дело.

Не по нраву были такие речи Ивану Кондратьичу. Иной раз он замолчит, а иной раз и до того доходил, что начинал на Бога хулы говорить, да ведь так, что страшно было слушать.

Но не прошли ему даром его похвальбы: видно, прогневался на него Господь Бог, Отец наш Небесный, и сбылись на нем слова дедушки Матвея. Вот какая беда случилась с ним: он отморозил себе руки и ноги. Но надо прежде сказать, что чем дольше он жил в Питере, тем становился он скупее к своей семье, стал меньше писать своим и меньше присылать денег, а жалованье, как я говорил, получал большое. Стали доходить слухи, что он начал погуливать со своими товарищами, и действительно, погуливал. И вот однажды зимой он так подгулял, что свалился где-то на морозе и чуть было не замерз. Но, видно, Господь не хотел его смерти без покаяния. Ивана подняли добрые люди, отогрели и положили в больницу; но оттого ли, что недосмотрели, или уж так надо было случиться, только руки и ноги Иван Кондратьич совсем отморозил. Несмотря на лечение, их свело, да так свело, что ни ходить, ни в руки что-нибудь взять он не мог. Что делать, куда деваться? Разумеется, куда - домой в деревню и приехал. Ахнул только старик, когда посмотрел на своего дорогого сына, и с тех пор перестал говорить о нем, а если кто и спрашивал его: "Что же ты ничего не расскажешь нам про своего Ивана Кондратьича, дядя Кондратий?", - то в ответ на это он только скажет, бывало, махнув рукой: "Нечего говорить, братцы, прогневали мы Господа Бога".

Приняли братья своего калеку-брата: делать нечего - брат родной. И тот, кто прежде хвалился, что он кормилец семьи, теперь дошел до того, что сам не мог поднести ложки ко рту и дожидался, когда маленькие ребята, его племянники или племянницы, придут и покормят его. Нечего говорить, горькая была жизнь! Но еще хорошо, что братья его помнили прежнюю хлеб-соль, прежнюю его помощь! А то бы попрекам не было конца.

- Ну что, брат Иван, кто у нас кормилец-то? - спросят его иной раз братья.

- Ну уж, братцы, Христа ради, не говорите и не поминайте, - скажет он, бывало, им, мотнув своей скорченной рукой12.

(Возврат к оглавлению) 

Смирение святых

Один святой старец молился Богу так: "Покажи мне, Господи, в чем состоит совершенство души". И Бог послал ему наставника, который на его вопрос о совершенстве души отвечал: "Ступай, паси свиней". Старец стал выполнять этот совет, и все, кто видел его, думали, что он сошел с ума. Но Господь через это показал ему, что все дело спасения - в смирении, и потом призвал его опять к прежнему служению. Смирение - вот истинное совершенство души: оно показывает, что человек снискал благодать Божию. Вот почему все святые Божии, более всего и прежде всего, старались научиться святому смирению; вот почему они ставили смирение выше всех добродетелей. Без смирения все добродетели ничто, а смирение и одно может заменить все добродетели, хотя и с трудом: так учат богомудрые учители смирения. "Горе той душе, которая не сознает язв своих, - говорит преподобный Макарий Великий. - Такую душу не посещает и не врачует Врач Небесный, ибо сказано: не требуют здравии врача, но болящий (Мф.9:12).

Однажды святитель Феофил Александрийский посетил гору Нитрийскую. К нему пришел авва - начальник той горы. "Что ты нашел лучшего на этом пути?" - святитель спросил его. Старец отвечал ему: "Постоянное обвинение и осуждение самого себя". И святитель подтвердил: "Воистину нет другого пути, кроме этого".

Вот почему в житиях святых подвижников мы видим примеры этой ангелоподобной добродетели. "Грешником я засыпаю, грешником и пробуждаюсь", - говорил преподобный Сисой Фивейский. "Когда я был юн, - говорил преподобный Матой, - я считал: может быть, я делаю что-нибудь доброе, а теперь, когда состарился, вижу, что я не имею в себе ни одного доброго дела". Чем ближе человек к Богу, тем больше сознает себя грешником. Пророк Исаия, увидев Бога, назвал себя окаянным и нечистым (см.: Ис.6:5).

Рассказывали о преподобном Моисее Мурине: когда он стал клириком и его облекли в стихарь, архиепископ сказал ему: "Вот, ты теперь весь стал белым" (у древних стихарь всегда был белого цвета). Он отвечал: "Ах, если бы, Владыко, и изнутри быть таким же белым, как снаружи!" Архиепископ, желая испытать его смирение, сказал клирикам: "Когда авва Моисей войдет в алтарь, то выгоните его и идите за ним: послушайте, что он будет говорить". Старец вошел; клирики начали поносить его и выгнали, говоря: "Ступай вон, эфиоп!" А старец, выходя, говорил самому себе: "Правильно с тобой поступили, чернокожий эфиоп: ты не человек, зачем же ходишь с людьми?" Так уничижал себя святой подвижник13.

Преподобный Нил Постник говорил: "Блажен из людей тот, кто почитает себя хуже всех". Один брат спросил преподобного Пимена Великого: "Как я могу думать о себе, что я хуже убийцы?" Старец отвечал: "Скажи себе: он однажды совершил этот грех, а я убиваю каждый день грехом осуждения". Преподобный Ор Фивейский говорил: "Если придет к тебе помысл высокоумия и гордости, то испытай свою совесть: все ли ты исполнил заповеди? Любишь ли врагов своих? Болезнуешь ли об их несчастьях и почитаешь ли себя рабом непотребным, грешнейшим из всех? Тогда не будешь гордо думать о себе, будто все исполнил. Притом знай, что помысл гордости все доброе обращает в ничто".

Преподобный Пимен Великий говорил: "Если будешь смиренно думать о себе, то найдешь покой везде, где бы ты ни был". Без смирения ни одна добродетель не имеет цены в очах Божиих - так учат святые отцы.

Много можно было бы и еще привести примеров святого смирения угодников Божиих. Может быть, иной скажет: "То были великие угодники Божии; а где уж нам, грешным, подражать им?" Такому отвечаю: ты не только можешь, но и должен подражать их смирению. А что это возможно, вот образ смирения не инока, не пустынника, а простого кожевника, который поставлен в пример величайшему из пустынников, преподобному Антонию Великому. Однажды святой Антоний молился в своей келье и услышал голос: "Антоний! Ты еще не пришел в меру кожевника, живущего в Александрии". Услышав это, старец встал рано утром, взял посох и пошел в Александрию. Когда он нашел кожевника, тот очень удивился, увидев у себя святого Антония. Старец сказал кожевнику: "Поведай мне твои дела, потому что ради тебя я пришел сюда, оставив пустыню". Кожевник отвечал: "Какие у меня могут быть добрые дела? Не знаю никаких и потому, когда утром выхожу на работу, говорю сам себе: "Все жители этого города, от мала до велика, пойдут в Царство Небесное за свои добродетели, а я один пойду в муку вечную за мои грехи". То же повторяю я в сердце моем и тогда, когда ложусь в постель". Услышав это, преподобный Антоний сказал: "Поистине, сын мой, ты, сидя спокойно в своем доме, стяжал Царство Небесное; а я хотя всю жизнь провел в пустыне, но не стяжал того духовного разума, который ты имеешь".

Так и живя в миру и занимаясь житейскими делами, можно и должно учиться великой науке смирения, без которой невозможно и самое спасение! 14

(Возврат к оглавлению) 

Ложное смирение

Однажды к преподобному Серапиону Синдониту Египетскому пришел некто из отшельников окрестной пустыни, и когда он просил его сесть рядом с собой, то последний отказался, считая себя недостойным этой чести, и сел у его ног. Между тем наступил час молитвы. "Отче, - сказал пришедший, - я столь грешен, что не дерзаю встать вместе с тобой на молитву. Позволь мне удалиться, и только прошу тебя помянуть меня в своих молитвах!" По тому же чувству недостоинства он отказался вкусить пищу вместе с преподобньм и принял ее в одиночестве. Видя такое смирение своего гостя, авва решил преподать ему некоторое наставление, которое считал себя обязанным сделать по чувству любви к брату. Он сказал отшельнику, что, по его мнению, жизнь его была бы приятнее Богу и назидательнее для ближних, если бы он, вместо того чтобы блуждать по пустыне с одного места на другое, занял какую-нибудь келью и посвятил себя, подобно другим отшельникам, молитве и трудам на одном месте. При этих словах гость обнаружил нетерпение и гнев; в глазах его блеснуло негодование и укор старцу. Тогда преподобный понял, что смирение было только на устах, а не в сердце отшельника, и сказал ему: "Чадо, еще не прошло и трех часов после того, как ты называл себя величайшим из грешников, недостойным ни молиться, ни вкушать пищи, ни даже сидеть рядом со мной, и вот твое смирение не может уже стерпеть простого совета, который любовь внушила мне. Чего же ты искал, столько унижая себя предо мною? Может быть, только того, чтобы я приложил к тебе слова Премудрого: Праведник обличает сам себя! (ср.: Еккл.7:15)".

Так нередко гордость прикрывает себя личиной смирения и, по-видимому, преобразуется в ангела светла, но от прикосновения к истине тотчас познается от плодов своих (см.: Лк.6:44) 15.

(Возврат к оглавлению) 

-------------------------------------------------

1 Воскресный листок. [Б. г.] № 323.
2 Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского. Т. 12. Беседа 21. СПб., 1906.
3 Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. М. 1855. С. 164.
4 Училище благочестия. СПб., 1891.
5 Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица. М., 1862.
6 Четьи-Минеи. 14 марта.
7 Из сочинений Я.К. Амфитеатрова.
8 Творения святителя Тихона, епископа Задонского. О истинном христианстве. Т.2. М., 1899.
9 Пролог в поучениях/Прот. В. Гурьев. М., 1900. 7 января.
10 Пролог в поучениях/Прот. В. Гурьев. 16 мая.
11 Чуйка - суконный кафтан.
12 Странник. [Б.г.]
13 Четьи-Минеи. 28 автусга.
14 Троицкие листки: Духовно-нравственные чтения для народа. [Б.г.] № 612.
15 Воскресное чтение. 1851. № 18.


("Простое Евангельское Слово". Составитель протоиерей Григорий Дьяченко)