СЛОВО КО ДНЮ ПАМЯТИ СВТ. ВАСИЛИЯ ВЕЛИКОГО

«Поминайте наставников ва­ших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кон­чину их жизни, подражайте вере их»(Евр. 13, 7)

В жизни Церкви Христовой IV век может быть отмечен, как век коренного поворота во внешнем положении христиан. Были не только прекращены открытые гонения со стороны империи и отменены пресле­дования за исповедание религии Богочеловека, но государственная власть, в лице равноапостольного Константина и его сыновей, реши­тельно выразила свои симпатии к христианству и начала оказывать покровительство Церкви. Это, по-видимому благоприятное, обстоятельство имело своим последствием то, что внешне Церковь очень умножилась численно; богослужение, вместо катакомб и уединенных мест, стало совершаться во вновь построенных величественных храмах и в бывших языческих базиликах.

Однако нравственное состояние этого многочисленного общества из обращенных, носившего имя христианского общества, было далеким от христианских идеалов. Простое внешнее исполнение обязанностей богопочитания, — что было господствующим настроением тогдашнего язычества, — стало считаться многими новообращенными достаточным и в христианстве, и вещественные приношения в Церковь эти номинальные представители Нового Израиля наивно считали вполне удовлетворительным средством для покрытия вины своих грехов. Дело доходило до того, что, вследствие отсутствия истинного боговедения, христиане, искренно Жаждущие духовного обновления, ищущие Живого Бога, под­вергались насмешкам и издевательствам со стороны своих же единоверцев, вполне удовлетворявшихся лишь внешней стороной религии.

Многие из подобных «христиан» ходили в храмы для того только, чтобы посмотреть великие христианские обряды, послушать стройное пение, а проповеди слушались ими лишь для суждения о риторских способностях проповедников. Высочайшие тайны веры делались предметом праздных рассуждений невежд, совершенно не понимавших необходимости религиозно-нравственной жизни. Святая Евхаристия, причастниками которой в первые века, пред лицом постоянной угрозы смерти от руки гонителей, были все присутствовавшие на литургии верные,— в четвертом веке, по крайней мере на Востоке, большинством беспечных, изнеженных и распущенных христиан стала приниматься лишь раз год, на Пасху.

Духовная закваска Евангельского учения, влагавшаяся проповедниками в огрубевшие сердца и отравленные заблуждением умы язычников живших по законам крайнего эгоизма, эта закваска (Мф. 13, 33) уже действовала, но требовался труд над собой еще многих поколений, чтобы действия ее сделались очевидными.

При таком далеком от христианского идеала состоянии общества понятно стремление многих чутких душ к возможно полному осущест­влению в своей жизни высоких нравственных стремлений и удовлетво­рению запросов духа. Вот почему четвертый век и отмечается, как время массового отшельничества в безлюдных пустынях и как начальный период организованного общежительного монашества.

Полоса внешнего спокойствия Церкви сопровождалась еще, кроме упадка нравственности, появлением многих ересей, по преимуществу рационалистического характера. Главнейшей из них, по тонкой оболь­стительности своего содержания для преданных чувственности новооб­ращенных, по объему своего обольщения и по жестокости методов свое­го распространения, была ересь арианская. Она низводила глубочай­шие тайны Божества в область житейских аналогий и пыталась религи­озно оправдать ту распущенность, какая установилась в обществе благодаря большой массе влившихся в него язычников. Ища выгод и привилегий от принятия признанной императором религии, они прино­сили с собой языческие нравы и мудрования, усвоенные от языческих философов, и к их умствованиям стремились приспособить христиан­ские догматы. Поэтому верующие из новообращенных представляли благоприятную почву для принятия плевел ереси, обильно рассеваемых Арием и его сторонниками при попустительстве, а порой при прямой поддержке государственной власти, считавшей себя покровительницей Церкви.

Над истинным христианством нависла страшная угроза. Но сила ре­лигии Христа Спасителя — не во внешних благоприятных обстоятель­ствах. «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13, 8) — Глава и Попечитель Своей Церкви. Божественный Кормчий, попуская на путях спасения очистительные испытания каждому члену Церкви и всему церковному обществу, всегда направляет эти испытания к бла­гой цели. Так и в данном случае: как ни печально было явление арианства — этой попытки вполне оземлянить христианство, — Церковь, в лице своих лучших представителей, выработала твердую формулиров­ку здравого учения, которая получила огромное значение в деле утверждения истинной веры в течение последующих веков. В этот бедственный для Церкви период Господь послал ей исклю­чительных по своим способностям и силе духа пастырей, которые сло­вом и жизнью отстояли истину, уяснили ее и точно сформулировали. К числу таких величайших борцов за Православие в IV веке относят­ся св. Николай, архиепископ Мир Ликийских, св. Афанасий Великий, Архиепископ Александрийский, св. Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской, св. Григорий Богослов и св. Иоанн Златоустый, архиепископы Константинопольские.

С благоговением и любовию склоняя главу пред этими адамантами духа и силы, позволим себе, чести ради знаменательного праздника, в кратком очерке восстановить в нашей памяти величавые черты нравственного образа святителя Василия Великого.

Св. Василий Великий родился в 329 году в Кесарии, столице про­винции Каппадокии (в Малой Азии, ныне территория Турции). Его вос­питание и образование проходило под руководством его благочестивой бабки Макрины, а также матери — Емилии (Эммелии). Большое влияние оказывала на отрока и его старшая сестра Макрина. «Поня­тие о Боге,— пишет св. Василий, — которое я приобрел с детства от блаженной матери своей и бабки, возрастало во мне с раскрытием разума... Осмеливаюсь похвалиться о Господе тем одним, что я никогда не переменял впоследствии мыслей и понятий о Боге, какие воспринял от них в детстве...» (Из 215 письма).

Придя в возраст, Василий отправился для изучения наук сначала в столицу империи, а затем в Афины — тогдашний центр научных знаний. Здесь он познакомился и подружился со своим сверстником Григорием, который оставил подробное описание образа жизни молодых искателей просвещения. «Имея одну цель — жить для будущих благ —мы непре­станно возрастали в пламенной любви друг к другу; мы стали друг для друга все — и товарищи, и сотрапезники, и родные... Мы вели дружбу и с товарищами, но не с наглыми, а с целомудренными и миро­любивыми... Нам известны были две дороги: первая и превосходней­шая— в храм и к тамошним наставникам, другая — в училище, к пре­подавателям наук внешних. Другие дороги — на зрелища, на сборища и пиршества — мы предоставили желающим».

Исключительные способности Василия способствовали тому, что за 15 лет своего обучения в школах он изучил все известные тогда об­ласти знания. Окончив изучение светских наук, которые не могли удовлетворить его жажды высшего любомудрия, Василий отправился в Палестину, Египет, Сирию и Месопотамию, чтобы посетить подвизав­шихся там отшельников. Затем, приняв крещение в возрасте около 30 лет, он удалился в дикие горы Понта, на север Малой Азии, и здесь стал подражать подвигам иноков, с какими познакомился при палом­нических путешествиях. Постепенно к нему стали стекаться ищущие монашеской жизни. Поселился с Василием и его друг Григорий. Жизнь, полная суровых телесных трудов и лишений, постоянной молитвенности и углубления в Св. Писание, была для друзей временем самым благоплодным и приятнейшим. «Мы роскошествовали в этих страданиях и тяготах—вспоминает св. Григорий в своих письмах.

Но нужды Церкви, обуреваемой арианством, заставили Евсевия, епископа Кесарийского, вызвать Василия из столь дорогой ему пусты­ни. Его служение в пресвитерском, а затем, с 370 года, в епископском сане сопровождалось таким самоотвержением и ревностью по Боге, что скоро сделало Василия знаменитым по всему Востоку. И здесь, на свещнице архиерейства, св. Василий сохранил весь уклад своей монашеской жизни: полное нестяжание, скромная, поношенная одежда, бедная, скудная трапеза. Между тем, он был человек крайне болез­ненный. «Непрерывные и сильные лихорадки, — пишет он в одном пись­ме,— изнурили мое тело так, что я не отличаюсь от паутины. Всякий путь для меня труден, всякое дуновение ветра опаснее, чем волнение для пловцов... У меня болезнь следует за болезнью...» И при таком здо­ровье — непрестанные труды, благолепные богослужения, проповеди и забота о каждой овце своего словесного стада. По отзыву современников, святитель имел всегда важную и спокойную осанку, что придавало особенную убедительность его красноречию. Его молчание было благородно, беседы — гениальны. Всем этим наружным проявлениям соответствовали и внутренние качества. Необы­чайная энергия, твердость воли и готовность для блага Церкви на само­пожертвование были у него постоянны. В борьбе с ересями святой был непреклонен, в деле помощи нуждающимся и угнетенным — доступен, щедр и любвеобилен.

Все эти черты прекрасно усматриваются из беседы св. Василия с гражданским правителем Кесарии Модестом. Будучи арианином, Мо­дест, по поручению царя Валента, тоже ревностного арианина, долго убеждал Василия прийти к единомыслию с еретиками. После напрасных убеждений Модест стал угрожать ему отнятием имущества, изгнанием, мучениями и смертью. Но св. Василий спокойно и с достоинством отве­тил ему: «Все это для меня ничего не значит. Кто ничего не имеет, тот не может потерять имения. Ссылки нет для меня, потому что я не связан местом, а всякое место, куда ни кинут меня, будет Божиим, а, следовательно, и моим. А мучения что могут сделать мне? Я так слаб, что разве первый удар будет чувствителен. Смерть же для меня — благодеяние: она скорее приведет меня к Богу, для Которого я живу и тружусь и к Которому я давно стремлюсь». Пораженный величавой твердостью Кесарийского предстоятеля, пра­витель сказал Василию: «С таким дерзновением никто так не говорил со мною». — «Может быть, тебе, — всё так же спокойно отвечал свя­той, — не приходилось говорить с епископами. Мы во всяком ином должны быть кротки и смиренны. Но когда речь идет о Боге и истине, тогда, мы все прочее вменяя за ничто, взираем только на Него Единого.. Тогда огонь, меч, звери и железо, терзающее тело, скорее будут удо­вольствием, нежели устрашат». После такого ответа Модест оставил св. Василия.

Пробыв на Кесарийской кафедре 7 лет, св. Василий скончался 1 января 379 года, имея около 50 лет от роду.

Даже едва дыша, лежа на смертном одре, великий архиерей жил для других, заботясь о спасении душ человеческих. Врач еврей, кото­рого призвал почти умирающий Василий, сказал, что до захода солнца жизнь покинет иссохшее тело больного. «А если я доживу до шестого часа утра?»— спросил святитель. «Пусть я умру!» — был ответ.— «Да умри, но умри греху, чтобы жить для Бога», — промолвил умира­ющий. Врач поклялся, что, если Василий доживет до утра, он примет крещение.

Оставшись наедине, угодник Божий горячо молился, чтобы Господь, продлил ему жизнь ради спасения души ближнего. Врач, придя утром, не верил своим глазам: Василий встал с одра. Он вошел в церковь, окрестил еврея и всю его семью, совершил литургию, причастил ново- крещенных и, преподав им наставление, скончался с благодарением, на устах.