ВЕЛИКИЙ КАНОН
(Размышления кающегося грешника из Голосеевского района о Великом каноне)

Начало марта. Скоро заканчиваются великопостные дни. По утрам солнце из­ливает на землю мощные потоки лучей, весна уверенно врывается в нашу жизнь. Воздух свеж, и ды­шится гораздо легче. Под влиянием тепла силы природы приходят в дви­жение и порождают бесконечное разнообразие красок и ароматов. На клумбах у храма расцвели первые цветы.

Колокольный звон Свято-Вознесенской церкви созывающий богомольцев со всей Демиевке и окрестностей к великому повечерию, полон печали. Редкие удары — один, другой, еще... И сами они, и пау­зы между ними необычайно впечатляющи: уже приближаясь к церкви, люди становятся более тихими и озабоченными. Кажется даже, что и внешний облик храма сделался строже, суровее.

Самое малое освещение внутри: слабенькие огоньки лампад, свечи пе­ред Распятием и некоторыми иконами. Если зажигается электрическая лампа, то только в том месте, где без нее невозможно обойтись. Верх­ние ярусы иконостаса и своды плохо видны во мраке. Тишина, большая, чем когда-либо. Особенно разительная после того, как вошедший оставляет за своей спиной всевозможные шумы большого города, порой очень резкие и внезапные. Постоянные прихожане заранее «застолбили» удобные места, отметив их листом бумаги, платком и т.п. Каждый из предстоящих по­гружен в свои думы, сосредоточен, каждый избегает лишних движений и жестов. Молящиеся часто крестятся, совершают поклоны, что-то шепчут, вздыхают.

Начинается Великий канон. Скорбно и проникновенно звучат дивные ирмосы, покаянным припевом предваряются многочисленные тропари. Творение св. Андрея Критского — «сей воистину всех канонов вели­чайший»—является шедевром духовного песнословпя. Он воздействует на сознание верующего всеми своими достоинствами — силой устремлен­ности, богатством содержания, художественностью формы. Благочести­вый песнописец, «покаяния таинник изрядный» начертал своим вдохно­венным пером текст, «умиление неисчетно имущ». Страстностью и взволнованностью проникнут канон. Богомудрый свя­титель Андрей так глубоко постиг человеческую психологию, так верно и тонко изобразил состояние кающегося, что любой из присутствующих, слушая огненные глаголы, мог бы признаться вслух: это говорится от моего имени, это говорю я. Поэтому слова, которые произносит свя­щенник, стоящий посреди церкви перед аналоем и облаченный в священнические одежды из черного бархата, обладают редчайшей убедительностью.

«Откуда начну плакати окаяннаго моего жития деяний...». Человек! Сколь многое ему дано Создателем, чтобы вести высоконравственную жизнь, чтобы выполнить долг христианина и быть полезным членом общества. Бог наградил создание Своих Рук богатым разумом, даю­щим возможность его обладателю ориентироваться среди множества явлений добра и зла — кто из нас посмеет сказать, что он не способен отличать хорошее от скверного?! Человеку предоставлена Творцом пол­ная свобода воли при совершении того или иного поступка, и он не имеет ни малейшего основания оправдывать свои пороки и злодеяния стече­нием обстоятельств; правда, неблагоприятные условия иногда влияют на личность, но в конечном счете мы сами избираем эту или дру­гую линию поведения. Наконец, действенную помощь своим чадам в де­ле спасения оказывает Православная Церковь. Она учит нас цен­нейшими примерами житий подвижников и праведников, сумевших среди той же мирской юдоли найти истинные пути в Царство Небесное. Как и любой из угодников, всякий исповедующий Христа должен сле­довать Закону Божьему и служить ближнему. Так как страдания и невзгоды сопутствуют всем смертным, то можно ли не отыскать объекта для благотворительности, можно ли томиться от жажды добрых дел и не находить ей утоления?

И все-таки, владея столькими ключами к вратам блаженства, мы умуд­ряемся погрязнуть в прегрешениях и неправде. Прекрасный кодекс мо­рали, преподанный Господом на Синае, кажется нам обременительным, и мы с легкостью преступаем заповеди Его повседневно и ежечасно. Оскорбляем друг друга, предаемся различным страстям, вожделеем о бренном и суетном, гоняемся за призраками. «Внешним прилежно благоукрашением единем попекохся, внутреннюю презрев богообразную ски­нию». Ожесточаемся и коснеем сердцем до того, что погружаясь все больше и больше в пучину мерзостей, еще преисполняемся при этом до­вольством, как если стояли бы на самой твердой почве.

«Погребох Образ Твой и растлих заповедь Твою...». Иногда угрызения совести беспокоят нас, но мы гоним их от себя. Не внемлем советам окружающих, делаемся недоступными самоконтролю. Воистину говорит святой, что каждый из нас согрешил паче всех — «несть бо, иже кто со­греши в человецех, егоже не превзыдох прегрешении» — и никтоже до­стоин оправдания.

«Омрачив душевную красоту страстей сластьмн, и всячески весь ум персть сотворих». Зачастую мы не столько согрешаем делом, сколько словом и помыслом. Ропщем и осуждаем, завидуем и лукавим. Вои­стину мы разодрали боготканную одежду, уготованную нам Зиждителем изначала, и сделались нагими, если не хотим понять, что «яко соние, яко цвет время жития течет», и мятемся всуе.

Достохвальный составитель канона направляет наш мысленный взор на избранные страницы Ветхого и Нового Завета, поучая, — «подражай праведных боголюбивая деяния, избегни же паки лукавых грехов». При­сночтимые мужи дохристианской эры предстают нам в сиянии доброде­телей, которым не поревновали наши окаменевшие в беззакониях души. Вспоминаются и те, кто достоин лишь осуждения и отвращения. Мы по­вторили, а порой и превзошли их непотребства, затмили окаянством зло­деев, чьи имена стали нарицательными. Не уподобились хотя бы на ма­лую долю часа ни кроткому Авелю, ни ревнителю о законе Господнем — Моисею, ни неутомимому в покаянии Давиду. В нас нет ни искренности разбойника, снискавшего милость Божию предсмертным обращением к Нему, нет веры сотника и евангельской кровоточивой жены, нет сми­рения блудницы и мытаря Закхея. Зато как крепко и живуче в земно­родных Каиново, Авессаломово, фарисейское! Кто осмелится утверждать, что он не поражен язвами тщеславия и эгоизма, что он не покрыт струпьями стяжательства и корыстолюбия? Господи! Да можно только ужасаться нашей дерзости, когда мы называем себя детьми и учениками Того, кто возлюбил грешников и возлежал с отверженными, а сами от­ворачиваемся от нищей старухи и отказываем ей в мелкой монете.

«Согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом пред Тобою...». Нет меры и числа нашим провинностям перед Богом и подобными себе, допу­щенным отнюдь не по неведению, а совершенным по собственно­му произволению. Не погубили ли мы навсегда царскую драхму и не за­служили ли участь нерадивого раба из евангельской притчи? Порой начинает расти неуверенность: да есть ли действительно в людях Начало Всевышнего — Чистого, Всеблагого, Любвеобильного, когда сами они так скверны и порочны? А если есть — почему Оно не обнаруживается в существах, ввергнувших себя в бездну греховную, почему не обратит их на стезю спасения?

Божественное Начало в нас несомненно есть. Нельзя ведь засыпать песком действующий вулкан и воспрепятствовать его извержению, даже если он долгие годы считается потухшим. Проходит некоторое время, снова от подземных толчков содрогаются окрестности, лава вырывается на поверхность и уничтожает все образовавшиеся дотоле наслоения. Точ­но так же самые мерзкие согрешения не могут умерт­вить бессмертный дух, который дан волей Божией каждому человече­скому существу. Часто без видимой причины, неожиданно для очерствев­шего сердцем грешника в нем пробуждается неодолимое волнение. Воз­вращается ясность мысли, сознание начинает подвергать беспощадному анализу «множество содеянных мною лютых». И вот рождается раская­ние: оно сотрясает душу и тело, оно возбуждает в осквернившемся пла­менную мольбу о прощении. «...Прихожду Ти Создателю моему, возми бремя от меня тяжкое греховное, и яко Благоутробен, даждь ми слезы умиления!».

Православная Церковь, истинная преемница Христа и апостолов, и су­ществует для того, чтобы всемерно содействовать духовному исправле­нию и обновлению верных. Наши прекрасные храмы, великолепное бого­служение, совершающееся в них, постоянные поучения пастырей — всё вместе направлено к этой благой цели. Воспитательные усилия Церкви, как попечение сердобольной матери, приносят безусловно добрые пло­ды: мы становимся чище, лучше, совершеннее. Человек приходит в храм удрученным и усталым, его мозг насыщен житейскими заботами; думается, что нужен длительный срок, чтобы его внимание могло пе­реключиться в иную сторону.

Богомолец ставит свечу перед изображе­нием Искупителя падших, отходит на свободное место, начинает вслу­шиваться и вникать. И что же происходит? Все то, что тревожило и наполняло его в продолжение дня, словно затягивается густой пеленой. Трогательные напевы, достигая внутреннего слуха, воспринимаются еще более мелодичными и умилительными: хочется, чтобы они плыли бесконечно, ибо они освежают нас, как струи весеннего воздуха, вор­вавшегося в раскрытое окно. Благотворный поток молений, как целебные воды, омывает существо, душа становится вновь чуткой, трепетной, восприимчивой. В тишине хра­ма, в полумраке изумительные слова Великого канона достигают пре­дельной рельефности, их бичующий смысл приобретает особенную остроту. Они опаляют пламенем настойчивого призыва к нашей совести, они - стрелами укоров и обличений вонзаются в умы внимающих им.

В какой ужас приходит человек, осознав неисчислимость и тяжесть своих грехов! Мыслимо ли тут уповать на снисхождение, если за один только из них подобает грозное возмездие? Но тем и прекрасна наша Православная Церковь, что она не оставляет в одиночестве верующего, томимого страхом и смятением. Церковь подкрепляет горячей надеждой на неизреченное милосердие Божие душу христианина: «...не отчайся са­ма себе, аще и прокаженна еси». Многомилостивый Судия, соделавший великую блудницу величайшей подвижницей Марией Египетской, не мо­жет восхотеть нашей погибели. Разве Он не тот Добрый Пастырь, Кото­рый отправился в горы разыскивать единственную заблудившуюся овцу и не возвращался до тех пор, пока не обрел ее? Поэтому мы и умоляем Всеведущего и Всемогущего отвести от нас Его справедливый гнев. С любовью взываем ко Пресвятой Деве, скорой помощнице всех страждущих, испрашиваем заступничества преподобных Марии и Андрея. Поэтому и воссылаются молитва за молитвой, окры­ленные упованием сокрушенных сердец: «Помилуй мя, Боже, поми­луй мя!».

март 2014г
Кающийся грешник