Конец февраля. Наступили великопостные дни. По утрам солнце изливает на землю мощные потоки лучей, и снега уже не осталось. Воздух свеж, и дышится гораздо легче. Однако холод еще сковывает жизненные силы природы, но уже близится время, когда под влиянием тепла они придут в движение и породят бесконечное разнообразие красок и ароматов.
Колокольный звон, созывающий богомольцев к Великому повечерию, полон печали. Редкие удары — один, другой, еще... И сами они, и паузы между ними необычайно впечатляющи: уже приближаясь к церкви, люди становятся более тихими и озабоченными. Кажется даже, что и внешний облик храма сделался строже, суровее.
Самое малое освещение внутри: слабенькие огоньки лампад, свечи перед Распятием и некоторыми иконами. Если зажигается лампа, то только в том месте, где без нее невозможно обойтись. Верхние ярусы иконостаса и своды плохо видны во мраке.
Тишина, большая чем когда-либо. Особенно разительная после того, как вошедший оставляет за своей спиной всевозможные шумы большого города, порой очень резкие и внезапные. Каждый из предстоящих погружен в свои думы, сосредоточен; каждый избегает лишних движений и жестов. Молящиеся часто крестятся, совершают поклоны, что-то шепчут, вздыхают.
Начинается Великий канон. Скорбно и проникновенно звучат дивные ирмосы, покаянным припевом предваряются многочисленные тропари.
Творение св. Андрея Критского — «сей воистину всех канонов величайший» — является шедевром духовного песнословия. Он воздействует на сознание верующего всеми своими достоинствами — силой устремленности, богатством содержания, художественностью формы. Благочестивый песнописец, «покаяния таинник изрядный» начертал своим вдохновенным пером текст, «умиление неизреченно имущ».
Страстностью и взволнованностью проникнут канон. Богомудрый святитель Андрей так глубоко постиг человеческую психологию, так верно и тонко изобразил состояние кающегося, что любой из присутствующих, слушая огненные глаголы, мог бы признаться вслух: это говорится от моего имени, это говорю я. Поэтому слова, которые произносит священник, стоящий посреди церкви перед аналоем и облаченный в черный бархат, обладают редчайшей убедительностью.
«Откуда начну плакати окаяннаго моего жития деяний...». Человек!
Сколь многое ему дано Создателем, чтобы вести высоконравственную жизнь, чтобы выполнить долг христианина и быть полезным членом общества. Бог наградил создание Своих Рук богатым разумом, дающим возможность его обладателю ориентироваться среди множества явлений добра и зла — кто из нас посмеет сказать, что он не способен отличать хорошее от скверного?! Человеку предоставлена Творцом полная свобода воли при совершении того или иного поступка, и он не имеет ни малейшего основания оправдывать свои пороки и злодеяния стечением обстоятельств; правда, неблагоприятные условия иногда влияют на индивидуума, но в конечном счете мы сами избираем эту или другую линию поведения. Наконец, действенную помощь своим чадам в деле спасения оказывает Православная Церковь. Она назидает нас ценнейшими примерами житий подвижников и праведников, сумевших среди той же мирской юдоли найти истинные пути в Царство Небесное. Как и любой из угодников, всякий исповедующий Христа должен следовать заветам Великого Друга человечества и служить ближнему. Так как страдания и невзгоды сопутствуют всем смертным, то можно ли не отыскать объекта для благотворительности, можно ли томиться от жажды добрых дел и не находить ей утоления?
И все-таки, владея столькими ключами к вратам блаженства, мы умудряемся погрязнуть в прегрешениях и неправде. Прекрасный кодекс морали, преподанный Господом на Синае, кажется нам обременительным, и мы с легкостью преступаем заповеди Его повседневно и ежечасно. Оскорбляем друг друга, предаемся различным страстям, вожделеем о бренном и суетном, гоняемся за призраками. «Внешним прилежно благоукрашением единем попекохся, внутреннюю презрев богообразную скинию». Ожесточаемся и коснеем сердцем до того, что погружаясь все больше и больше в пучину мерзостей, еще преисполняемся при этом довольством, как если стояли бы на самой твердой почве.
«Погребох Образ Твой и растлих заповедь Твою...». Иногда угрызения совести беспокоят нас, но мы гоним их от себя. Не внемлем советам окружающих, делаемся недоступными самоконтролю. Воистину говорит святой, что каждый из нас согрешил паче всех — «несть бо, иже кто согреши в человецех, егоже не превзыдох прегрешении» — и никтоже достоин оправдания.
«Омрачив душевную красоту страстей сластьми, и всячески весь ум персть сотворих». Зачастую мы не столько согрешаем делом, сколько словом и помыслом. Ропщем и осуждаем, завиствуем и лукавим. Воистину мы разодрали боготканную одежду, уготованную нам Зиждителем изначала, и сделались нагими,если не хотим понять, что «яко соние, яко цвет время жития течет», и мятемся всуе.
Достохвальный составитель канона направляет наш мысленный взор на избранные страницы Ветхого и Нового Завета, поучая, — «подражай праведных боголюбивая деяния, избегни же паки лукавых грехов». Мужи дохристианской эры предстают нам в сиянии добродетелей, которым не поревновали наши окаменевшие в беззакониях души. Вспоминаются и те, кто достоин лишь осуждения и отвращения. Мы повторили, а порой и превзошли их непотребства, затмили окаянством злодеев, чьи имена стали нарицательными. Не уподобились хотя бы на малую долю часа ни кроткому Авелю, ни ревнителю о законе Господнем — Моисею, ни неутомимому в покаянии Давиду. В нас нет ни искренности разбойника, снискавшего милость Божию предсмертным обращением к Нему, нет веры сотника и евангельской кровоточивой жены, нет смирения блудницы и мытаря Закхея. Зато как крепко и живуче в земнородных Каиново, Авессаломово, фарисейское! Кто осмелится утверждать, что он не поражен язвами тщеславия и эгоизма, что он не покрыт струпьями стяжательства и корыстолюбия? Господи! Да можно только ужасаться нашей дерзости, когда мы называем себя детьми и учениками Того, кто возлюбил грешников и возлежал с отверженными, а сами отворачиваемся от нищей старухи и отказываем ей в серебряной монете. Кто дал нам право помышлять о личном преуспевании, когда пронесшийся над нашей Родиной опустошительный вихрь войны оставил после себя столько горя и тысячи сирот?
«Согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом пред Тобою...». Нет меры и числа нашим провинностям перед Богом и подобными себе, допущенным отнюдь не п о неведению, а совершенным по собственному произволению. Не погубили ли мы навсегда царскую драхму и не заслужили ли участь нерадивого раба из евангельской притчи? Порой начинает расти неуверенность: да есть ли действительно в людях Начало Всевышнего — Чистого, Всеблагого, Любвеобильного, когда сами они так скверны и порочны? А если есть — почему Оно не обнаруживается в существах, ввергнувших себя в бездну греховную, почему не обратит их на стезю спасения?
Божественное Начало в нас несомненно есть. Нельзя ведь засыпать песком действующий вулкан и воспрепятствовать его извержению, даже если он долгие годы считается потухшим. Проходит некоторое время, снова от подземных толчков содрогаются окрестности, лава вырывается на поверхность и уничтожает все образовавшиеся дотоле наслоения. Точно так же наитяжелые и омерзительнейшие согрешения не могут умертвить бессмертный дух, который дан волей Божией каждому человеческому существу. Часто без видимой причины, неожиданно для очерствевшего сердцем грешника в нем пробуждается неодолимое волнение. Возвращается ясность мысли, сознание начинает подвергать беспощадному анализу «множество содеянных мною лютых». И вот рождается раскаяние: оно сотрясает душу и тело, оно возбуждает в осквернившемся пламенную мольбу о прощении. «...Прихожду Ти Создателю моему, возьми бремя от меня тяжкое греховное, и яко Благоутробен, даждь ми слезы умиления!».
Православная Церковь, истинная преемница Христа и апостолов, и существует для того, чтобы всемерно содействовать духовному исправлению и обновлению верных. Наши прекрасные храмы, великолепное богослужение, совершающееся в них, постоянные поучения пастырей — всё вместе направлено к этой благой цели. Воспитательные усилия Церкви, как попечение сердобольной матери, приносят безусловно добрые плоды: мы становимся чище, лучше, совершеннее. Человек приходит в храм удрученным и усталым, его мозг насыщен житейскими заботами; думается, что нужен длительный срок, чтобы его внимание могло переключиться в иную сторону. Богомолец ставит свечу перед изображением Искупителя падших, отходит на свободное место, начинает вслушиваться и вникать. И что же происходит? Все то, что тревожило и наполняло его в продолжение дня, словно затягивается густой пеленой. Трогательные напевы, достигая внутреннего слуха, воспринимаются еще более мелодичными и умилительными: хочется, чтобы они плыли бесконечно, ибо они освежают нас, как струи весеннего воздуха, ворвавшегося в раскрытое окно.
Благотворный поток молений, как целебные воды, омывает существо,, душа становится вновь чуткой, трепетной, восприимчивой. В тишине храма, в полумраке изумительные слова великого канона достигают предельной рельефности, их бичующий смысл приобретает особенную остро- ту. Они опаляют пламенем настойчивого призыва к нашей совести, они стрелами укоров и обличений вонзаются в умы внимающих им.
В какой ужас приходит человек, осознав неисчислимость и тяжесть своих грехов! Мыслимо ли тут уповать на снисхождение, если за один только из них подобает грозное возмездие? Но тем и замечательна наша православная религия, что она не оставляет в одиночестве верующего, томимого страхом и смятением. Церковь подкрепляет горячей надеждой на неизреченное милосердие Божие душу христианина: «...не отчайся сама себе, аще и прокаженна еси». Многомилостивый Судия, соделавший великую блудницу величайшей подвижницей Марией Египетской, не может восхотеть нашей погибели. Разве Он не тот Добрый Пастырь, Который отправился в горы разыскивать единственную заблудившуюся овцу и не возвращался до тех пор, пока не обрел ее?
Поэтому мы и умоляем Всеведущего и Всемогущего отвести от нас Его справедливый гнев. С любовью взываем ко Пресвятой Деве, скорой помощнице всех страждущих, испрашиваем заступничества преподобных Марии и Андрея. Поэтому и воссылаются молитва за молитвой, окрыленные упованием сокрушенных сердец: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!
